HHS Public Acces Author

Author manuscript John F. Kihlstrom

Peer-reviewed and accepted for publication University of California, Berkele

Перевод А. В. Савченков

НЕЙРОГИПНОЗ

перспективы гипноза и неврологии

Аннотация: Нейрофизиологические субстраты гипноза были предметом спекуляций с тех пор, как явление получило свое название. До недавнего времени большая часть этих исследований была направлена на понимание самого гипноза, включая биологические основы индивидуальных различий в уровне гипнабельности, зависящей от состояния изменений в кортикальной активности, обусловленной гипноиндукцией, и нейронных коррелятов, как результат реакции на конкретные гипнотические внушения (особенно клинически полезную гипнотическую анальгезию). В последнее время гипноз стал использоваться в качестве метода манипулирования ментальными состояниями субъектов, как когнитивными, так и аффективными, для получения информации о нейронных субстратах опыта, мыслей и действий. Это инструментальное использование гипноза особенно хорошо подходит для выявления нейронных коррелятов сознательного и бессознательного восприятия и памяти, а также спонтанно проявляющихся результатов гипнотического состояния.

Ключевые слова: непредсказуемость результатов эксперимента, гипноз и гипнабельность, гипнотическая анальгезия, постгипнотическая амнезия, бессознательное восприятие и память

Введение

Гипноз – это социальное взаимодействие, в котором один человек, является объектом, реагирует на внушения, предлагаемые другим человеком — субъектом, являющимся гипнотизером. Гипнотизер индуцирует у объекта воображаемые переживания, связанные с изменениями в сознательном восприятии, памяти, при условии добровольного согласия гипнотизируемого. В классическом случае эти переживания продуцируют субъективные убеждения, граничащие с заблуждением, и чувством обусловленности, граничащим с принуждением (Kihlstrom, 2008). Гипноз обеспечил основу для развития как психогенных теорий психических заболеваний, так и инсайт-форм психотерапии в конце XIX-начале XX веков (Crabtree, 1993). В последнее время гипноз внес свой вклад в «революцию сознания» в психологии и когнитивной науке (Hilgard, 1987), а также в возрождение исследовательского интереса к бессознательной психической жизни (Kihlstrom, 1987, 2007). Для всестороннего освещения исследований гипноза см. том, отредактированный Нэшем и Барнье (2008).

Гипноз своим появлением обязан техникам «животного магнетизма», практикуемых Францем Антоном Месмером в XVIII веке (Gauld, 1992), но современная исследовательская традиция берет начало с исследований, проводимых C. L. Hull (1933), что привело к «золотому веку» исследований гипноза, чему способствовала разработка поведенческих шкал для измерения гипнабельности (Hilgard, 1965). Большинство исследований в этой области сосредоточено на поведенческих эффектах, спродуцированных гипнотическими внушениями, на изменениях когнитивных и социальных процессов, лежащих в основе этого поведения, и коррелятах индивидуальных различий в гипнабельности. Тем не менее, уже давно существует интерес к исследованию влияния гипноза на функционирование и построение нейронных сетей. Джеймс Брейд придумал термин «гипноз», чтобы избавиться от лишнего багажа, связанного с животным магнетизмом и месмеризмом. Но в эпоху, когда дуализм сознания и тела был гораздо более популярен, чем сейчас ввели приставку «нейро», чтобы прояснить, что гипноз имеет органическую основу в мозговой деятельности (Kihlstrom, 1992). Собственная теория Брейда фокусировалась на параличе нервных центров, который, по-видимому, был результатом глазной фиксации, благодаря которой он индуцировал сонное состояние (Kravis, 1988). Уильям Джеймс поддерживал мнение, что гипноз – это состояние, подобное сну (Kihlstrom and McConkey, 1990), в то время как Павлов считал, что эффекты гипноза отражают состояние коркового торможения (Edmonston, 1981).

В этой статье я даю обзор когнитивной составляющей нейробиологии гипноза с акцентом на наиболее интересные идеи. Большинство из этих исследований фокусируется на трех взаимосвязанных вопросах: (1) нейронные корреляты индивидуальных различий в гипнабельности; (2) изменения в нейронной активности, спровоцированные гипноиндукцией, особенно у высокогипнабельных людей; и (3) нейронные корреляты реакций на индивидуальные гипнотические внушения, такие как анальгезия или моторный паралич. Хотя большинство этих исследований были нацелены на понимание гипноза как инструмента для исследования нейронных коррелятов психической деятельности в целом. По определенным соображениям этот обзор носит весьма избирательный характер (обзор альтернативной литературы см. Barabasz and Barabasz, 2008; Oakley, 2008; Oakley and Halligan, 2009, 2010).

2. Гипноз, гипнабельность, и процедура

Самый важный факт о гипнозе является то, что существуют значительные индивидуальные различия в гипнабельности, или условиях, в которых люди реагируют на гипнотические индукции (Лоренц и соавт. 2008). К сожалению, их невозможно предсказать с какой-либо точностью на основании тестов и опросников. Скорее всего, они могут быть измерены только в момент гипнотического транса, переживаемого гипнотиком, с помощью таких инструментов, как шкала гипнотической восприимчивости Гарвардской группы и шкалы гипнотической восприимчивости Стэнфорда, форма C (Woody and Barnier, 2008).

Гипнабельность, измеренная с помощью указанных шкал, дает усредненные показатели: большинство людей, по крайней мере, умеренно реагируют на гипноз, в то время как относительно немногие «невосприимчивые» люди полностью невосприимчивы к гипнозу, и относительно немногие гипнотики положительно реагируют практически на каждое внушение. Очень маленькие дети являются относительно невосприимчивыми к гипнозу. Гипнабельность студентов колледжа остается относительно стабильной в течение следующих 25 лет, а затем может несколько снижаться в среднем и пожилом возрасте. Гипнабельность – лишь одна из форм внушаемости, и она относительно коррелирует с вовлеченностью в транс, структурой личности, отражающей склонность входить в состояния суженного или расширенного внимания и способно формировать размывание границ между собой и объектом восприятия. Вовлеченность в транс, в свою очередь, связана с готовностью быть загипнотизированным.

Индивидуальные различия в гипнабельности накладывают важные ограничения на научные исследования гипноза – гипнотизация только тех, кто может войти в транс. По этой причине исследователи не могут опираться на случайную выборку. Принятый стандарт исследования гипноза включает в себя введение объекта в транс при помощи гипнотической индукции с соблюдением процедуры контроля за его состоянием, классифицированным (на основе стандартизированных шкал) как низкий, средний или высокий уровень гипнабельности (Sheehan & Perry, 1976). Такой стандарт позволяет оценить корреляцию гипнабельности (при отсутствии гипнотической индукции) с последствиями проведенной индукции (независимо от гипнабельность). Особый интерес представляет то, как высоко гипнотизируемые субъекты ведут себя после гипнотической индукции, т.е., какова динамика в контрольных состояниях.

3. Исследования гипноза и гипнабельности

Такой подход применяют исследователи, которые хотят определить уровень корреляции гипноза и изменений в нейронных сетях. Однако вопрос о том, действительно ли гипноз является измененным состоянием сознания, остается открытым (например, Kallio and Revensuo, 2003; Kallio and Revensuo, 2005; Kihlstrom, 2005, 2007; Lynn et al. 2007). Однако физиологические данные не являются решающими в данном случае, т.к. биологические маркеры должны быть подтверждены субъективными оценками измененного состояния сознания. Следуя логике конвергентных операций, лучше всего выводить параметры изменений в сознании из конвергенции четырех типов переменных: процедуры индукции, последующих изменений в субъективном опыте, связанных изменений в открытом поведении и физиологических изменений (Kihlstrom, 1984, 2005, 2007).

3.1. Спектр ЭЭГ

Исторически самым популярным подходом к пониманию нейронных субстратов гипноза было изучение коррелятов ЭЭГ гипнабельности и изменений в спектре ЭЭГ, которые возникают при наведении гипноза (например, Lee et al., 2007; полный перечень исследований см. в Hinterberger et al., 2011; Vaitl et al. 2005). Многие из этих исследований являлись спонтанными экспериментами, нацеленными на выявление нетипичных результатов, а не на проверку конкретных гипотез о природе или локусе электрокортикальных изменений, связанных с гипнозом. Тем не менее, такие эксперименты не всегда были лишены какого-то теоретического обоснования, каким бы слабым оно не было. Например, в конце 1960-х годов было высказано предположение, что гипнабельность связана с увеличением плотности альфа-активности в ЭЭГ – гипотеза, которая опиралась на более ранние исследования, подтверждавшие увеличение Альфа-плотности при медитации. Аналогичные выводы, а также предположения относительной значимости 40-Гц активности для сфокусированного возбуждения, перцептивной привязки и самого сознания стали поводом для исследования гамма-диапазон ЭЭГ (DePascalis, 1999, 2007). Наконец, исходя из постулата об общей природе гипноза и сна, аналогичные предположения о взаимообусловленности тета-активности и гипнагогических галлюцинаций, заставили некоторых исследователей обратить внимание на исследовании ЭГГ в этого феномена (Sabourin et al., 1990; Williams and Gruzelier, 2001).

Наиболее тщательные из этих исследований были проведены Рэем и его коллегами, которые использовали технологией ЭЭГ для изучения альфа, бета и тета-активности, регистрируемой отдельно от лобных, височных, теменных и затылочных участков левого и правого полушарий у гипнабельных и негипнабельных студентов мужского и женского пола до и после проведения гипнотической индукции (Graffin et al., 1995; Ray, 1997). Анализ различий до и после наведения гипноза выявил более высокую тета-активность у гипнабельных по сравнению с негипнабельными субъектами, особенно в лобной и височной областях. Гипнабельные субъекты проявляли большую альфа-активность в состоянии покоя только в височной области. Гипноиндукция снижала тета-активность у субъектов, поддающихся гипнозу, в то же время повышая ее у невротиков, особенно в теменной и затылочной областях. Альфа-активность обычно увеличивается на всех участках коры головного мозга, по аналогии с глубокой релаксацией и снижением зрительной активности. Graffin et al. интерпретировали изменения в тета-активности как признак повышенной концентрации среди гипнабельных субъектов. Но тот факт, что тета-активность уменьшилась у гипнабельных субъектов и увеличилась у субъектов невосприимчивых к гипнозу, говорит о том, что после гипноиндукции обе группы субъектов фактически находились в очень похожих состояниях корковой активности.

3.2. Правое полушарие

В конце 1960-х и 1970-х годов была открыта специализация полушарий. Это привело к предположению о том, что гипноз повышает активность правополушарной деятельности (Bakan, 1969; Graham, 1977; Gur and Gur, 1974). По общему мнению, гипотеза латеральности гипноза оказалась неубедительной. Она опиралась на предположение о том, что деятельность полушарий головного мозга может быть разделена на творческую, интуитивную, холистическую правополушарную и логическую, аналитическую левополушарную. Дифференциация на правополушарную и левополушарную деятельность не выдерживала критики и была поставлено под сомнение даже одним из самых ярых его сторонников (Ornstein, 1997). Тем не менее, данный подход дал мощный стимул для изучения нейронных субстратов гипноза.

На сегодняшний день гипотезу латеральности обосновывают поведенческими индикаторами, которые предположительно коррелируют с латерализованной функцией мозга. Например, Бакан (bakan, 1969) утверждает, что гипнабельные субъекты, во время проведения гипноиндукции, демонстрировали больше рефлекторных движений глаз влево, чем негипнабельные. Этот факт предположительно указывая на большую активацию правого полушария в состоянии гипноза. С другой стороны, эти наблюдения невозможно верифицировать (обзор см., 2012).

В данном случае оптимальным будет подход с использованием психофизиологических, нейропсихологических и нейровизуализационных методов. Странно, что до недавнего времени не было исследований гипнабельности неврологических больных с органическими патологиями головного мозга. Первое и до сих пор единственное исследование такого рода не дает оснований говорить о различии в гипнабельности между группами пациентов с поврежденными в результате инсульта левым или правым полушариями (Kihlstrom et al., 2012).

Исследования психофизиологических состояний дали противоречивые результаты. Два более ранних исследования, в которых Альфа-блокада ЭЭГ использовалась в качестве показателя активности полушарий, не подтвердили того факта, что у гипнабельных субъектов большая активность возникала в правом полушарии или, что индукция стала причиной разницы в активности (Morgan et al., 1971, 1974). Тем не менее, некоторые более поздние исследователи ссылаются на данные, полученные ЭЭГ, где у испытуемых, находящихся в гипнозе, было зарегистрировано изменение мозговой активности – снижение левополушарной и увеличение правополушарной. (Edmonston and Moskovitz, 1990; Маклауд-Морган и отсутствие, 1982). В это же время Gruzelier и его коллеги обнаружили, что латеральная асимметрия электродермального реагирования [эдр – электрическая активность кожи на ладонях или пальцах рук – прим. пер.] предполагает ингибирование левополушарной деятельности (Gruzelier и соавт., 1984). Кроуфорд и ее коллеги, измеряя региональный мозговой кровоток (rCBF) методом 133-ксеноновой ингаляции, обнаружили, что у гипнабельных субъектов, находящихся в гипнозе, зарегистрировано резкое увеличение кровотока в правом полушарии, до внушения анальгезии (Crawford et al., 1983). Однако при более широком исследование Graffin et al. с использованием ЭЭГ, латерализованные особенности, связанные с гипнабельностью, а также разница активности полушарий в результате применения гипноиндукции не находит рандомизированного подтверждения (Граффин и соавт., 1995; Ray, 1997).

Вероятно, наиболее провокационное открытие в исследовании ЭЭГ было сделано Маклеодом-Морганом и Лакком (1982). Они обнаружили, что в гипнозе активность полушарий у гипнабельных резидентов выше, чем у негипнабельных. То есть у гипнабельных при выполнении задания на активацию левого полушария в большинстве случаев активировалось левое полушарие, а при выполнении задания, предназначенного для выборочной активации правого полушария повышалась правополушарная деятельность. Хотя последующие попытки воспроизведения эксперимента дали несколько смешанные результаты, выводы Маклеода-Моргана и Лакка привели к пересмотрению гипотезы о том, что резиденты в состоянии гипноза обладали повышенной способностью переключаться между аналитическим (левое полушарие) и холистическим (правое полушарие) способами обработки информации. Эта способность повышается благодаря трансовому состоянию (Crawford, 1989; Crawford and Gruzelier, 1992). В окончательном варианте своей гипотезы «гибкости» Кроуфорд (2001) и Грузелье (1998) в практически отказались от утверждения от идеи дифференциации на лево- и правополушарную деятельность. Вместо этого они предположили, что гипноз избирательно активирует различные корковые и подкорковые процессы в зависимости от задачи, поставленной перед субъектом. Таким образом, поддающиеся гипнозу субъекты более продуктивны при решении задач, связанных с аналитической или холистической обработкой информации, и там, где необходимо устойчивое внимание или абстрагирование, особенно в состоянии гипноза. Иными словами, мозг гипнотика [сомнамбула – прим. пер.], даже когда он загипнотизирован, ничем не отличается от мозга любого другого человека.

В ретроспективе гипотеза о том, что гипнабельность и успешность гипнотерапии обусловлена правополушарной активностью, была обречена на провал. У гипноза есть определенные качества, стереотипно приписываемые правому полушарию, такие как неаналитический способ познания, который позволяет субъекту достичь гармоничного сосуществования одновременно иллюзии и реальности, что является важным подспорьем в психотерапевтической практике (Orne, 1959). С другой стороны, существует множество доказательств повышения активности левого полушария в гипнозе (Jasiukaitis et al., 1996; Maquet et al., 1999). В конце концов, гипноз вызывается с помощью вербального внушения и задействует к аудиальную репрезентативную систему, обычно связанную с левым полушарием. Более того, внушения гипнотизера должны быть осмыслены субъектом прежде, чем рефлексия приведет к речевому ответу. Весь процесс отреагирования включает в себя интегративную деятельность всех частей мозга точно так же, как и в случаях с другими сложными психическими процессами.

3.3. Лобная доля

Гипнотическое состояние способно вызвать особую активность в определенных областях мозга. Особый интерес представляет то, что внушенные психологические и физиологические состояния, продуцируются независимо от желания субъекта. Данный феномен подтвержден различными экспериментами (Hilgard, 1977; Kihlstrom, 1992a, 2007). С социально-психологической точки зрения это демонстрирует влияние гипнотических внушений на причинно-следственные связи, меняющие поведение субъекта. С когнитивной точки зрения это демонстрирует диссоциацию сознания, которая препятствует осознанию своей собственной роли субъекта в активном отклике психики на внушения гипнотизера.

Ни одно из этих предположений не имеет особых нейропсихологических обоснований. Однако Вуди и его коллеги считают, что внушаемость и внушение уменьшает роль когнитивных механизмов в функции контроля, реализуемой префронтальной корой (Farvolden and Woody, 2004; Woody and Bowers, 1994; Woody and McConkey, 2003; Woody and Szechtman, 2003). Эта гипотеза, в свою очередь, предполагает, что гипноз включает торможение функций, осуществляемых лобными долями, особенно процессов, протекающих в префронтальной коре. Грузелье писал о некоторых доказательствах, подтверждающих эту гипотезу, полученных при исследовании изменения потенциалов (ERPs) во время суггестии (Gruzelier, 1998). Аналогичные исследования позволили сделать вывод, что гипноз снижает уровень конфликта с суггестией в передней поясной коре во время выполнения задачи Струпа (Egner et al. 2005,). Такие показатели согласуются с предположением о том, что в гипнозе процесс торможения фронтальной активности нарастает по мере того, как подвергающиеся гипноиндукции субъекты достигают глубокой фазы гипноза.

Кроуфорд и Gruzelier высказали мнение о том, что показатели угнетения функции передней лобной доли имеют выраженное значение (Кроуфорд и Gruzelier, 1992, стр. 265; см. также Кроуфорд, 2001; Эгнер и соавт., 2005; Gruzelier, 1998, 2000; Vaitl et al. 2005). Однако следует отметить, что эти три группы исследователей выдвигают довольно разные гипотезы о роли лобных долей в способности достигать глубоких стадий гипноза. Вуди и его коллеги убеждены в том, что, во многом, загипнотизированный человек похож на больных с нарушениями функций префронтальной коры, в то время как Gruzelier привел доказательства того, что в состоянии гипнотического транса у пациентов активируются передние лобно-лимбические процессы торможения, особенно в левом полушарии. Крофорд, указывая на когнитивную лабильность, предположил, что субъекты, поддающиеся гипнозу, имеют более эффективные и гибкие фронтальные системы как в отношение концентрации, так и в отношение торможения. Соответственно, у нас есть три веских основания полагать, что роль лобных долей в способности субъекта войти в гипноз более значительна, чем роль правого полушария.

Еще одним аргументы в пользу значимости лобных долей в контексте выше сказанного приводятся недавними исследованиями «нормативных нейропсихических циклов» (DMN) в головном мозге, включающих кортикальные структуры средней линии, такие как медиальная префронтальная кора, верхняя лобная кора и передняя и задняя поясная кора (McGeown et al.., 2009; Deeley et al., 2012). DFN назван так потому, что он активен, когда субъекты не занимаются определенной целевой деятельностью. ДМН деактивируется, когда субъект погружается в грезы и другие состояния, не связанные с умственной деятельность. Эти исследования показывают, что он также деактивируется после наведения гипнотической индукции в состоянии покоя до получения каких-либо внушений (Cardena, 2005; Edmonston, 1981). В некотором отношении это неудивительно, потому что даже «нейтральный» гипноз не совсем нейтрален. Тем не менее, в настоящее время в мозге, по-видимому, существует несколько различных ДМН, и остается выяснить, отличается ли общая картина дезактивации ДМН в гипнозе от той, что наблюдается в сновидениях и других подобных состояниях.

4. Изучение гипнотических внушений

Несмотря на то, что концепция «нейтрального» гипноза получила некоторое распространение (Kihlstrom, 1971), следует обратить внимание на то, что любое изменение в сознании, возникающее в гипнотическом трансе, индуцировано гипнотизером, и в результате интерпретируется субъектом в контексте запроса. Директивные суггестии: твоя рука отяжелела и ты не можешь держать ее вытянутой; рука стала неподвижной в суставах, невозможно ее согнуть; суггестия на обезболивание или потерю чувствительности; слышать только мой голос; быть неспособным видеть или идентифицировать объекты; появление желание прикоснуться к участку тела в ответ на сигнал; амнезия и др., – это феномены, вызываемые в гипнозе (Hilgard, 1973; Kihlstrom, 2008). Какой бы нейронный сигнатуры не было трансовое состояние, прямые суггестии могут вызвать одну из перечисленных выше реакций только тогда, когда субъект находится в глубоком гипнотическом трансе.

4.1. Гипнотическое обезболивание

Одним из факторов осложняющих продуктивность гипнотерапию является то, что любые нейронные изменения будут зависеть от того, что субъект делает находясь в гипнозе. Хотя потенциально интересны сравнения между до и после индукции или между различными стадиями индукционной процедуры, факт остается фактом: реальная динамика в гипнозе происходит, когда субъект положительно реагирует на конкретные задания вербализованные гипнотизером, по реализации моторных реакций, галлюцинаций, возрастной регрессии, амнезии и тому подобного. Вопрос: что же делает мозг в это время?

До того, как диагностические методы такие как fMRI стали широкодоступными (и относительно недорогими), большинство исследований в этой области опирались на данные ЭЭГ (ERPs) и, в частности, на результаты, полученные при помощи обработки данных когнитивных и эмоциональных реакций (например: Ray and DePascalis, 2003). В некоторых из исследований ERPs использовались в качестве индикатора реагирования на гипнотическое внушение (например: Allen et al., 1995). В других случаях динамика изменений в конкретных компонентах ERP открывало путь к пониманию нейронных основ конкретных гипнотических внушений.

Например, Кроуфорд и ее коллеги включили ERPs в свои психофизиологические исследования гипнотической анальгезии, одного из самых эффектных и клинически полезных явлений гипноза (Crawford et al., 1998). Один эксперимент, включающий пунктатную электростимуляцию, показал усиление показателей N140 и N250 во время анальгезии, особенно во фронтальных областях коры головного мозга, по сравнению с контрольным состоянием, в котором испытуемым было поручено следить за болевым стимулом (Crawford et al., 1998; см. Также Kropotov et al., 1997). Кроуфорд и ее коллеги пришли к выводу, что гипнотическая анальгезия включает в себя активные тормозные процессы, связанные с распределением внимания и рассеянности, связанные с лобными областями мозга.

Конгруэнтные результаты, особенно подавление «когнитивных» реакций ERP, были получены в серии исследований Депаскалиса и его партнеров (например, DePascalis et al., 2004). Рэй и Де Паскалис (2003) предположили, что гипнотическая анальгезия подавляет процессы, посредством которых когнитивная и эмоциональная оценка состояния связана с сенсорными процессами. Однако точная локализация этого торможения может отличаться в зависимости от того, как достигается анальгезия: через сфокусированное или разделенное внимание, ментальные образы, расслабление или напряжение.

4.2. Формулирование предложения

Важность вербальной формулировки внушений доказывается тем, что некоторые суггестии не коррелируют с восприятием субъекта, находящегося в трансе. В одном исследовании было получено увеличение показателя Р3 в ответ на обонятельную стимуляцию во время предполагаемой аносмии (Barabasz and Lonsdale, 1983), в то время как в другом сообщалось, что Р3 уменьшается в ответ на внушение, а воображаемая картонная коробка блокирует представление субъекта о визуальном стимуле (Spiegel et al., 1985). В обоих случаях испытуемые не смогли воспринять целевые стимулы суггестии; но два исследования выявили противоположные эффекты на ERP. Однако, как впоследствии отмечали Шпигель и Барабаш (1988), словесные конструкции, использованные в этих двух исследованиях, на самом деле были совершенно разными. В исследовании Барабаша внушение было нацелено на снижение обоняния, однако оно оказало различное влияние на всю сенсорную модальность. В противоположность этому, в исследовании Шпигеля субъекту было предложено визуализировать картонную коробку, которая по замыслу должна была отвлечь его от целевого стимула (запроса). Результаты анализа Шпигеля и Барабаша были подвергнуты проверке Барабашем и его коллегами (1999), которые установили, что внушение «не видеть ничего» увеличивает показатели Р300 в ответ на данное визуальное внушение у гипнотизируемых субъектов, в то время как внушение «представить картонную коробку, блокирующую экран компьютера» уменьшает этот показатель. У невосприимчивых испытуемых не было изменений ERP ни в одном из экспериментальных состояний. Те же результаты наблюдались в условиях предполагаемой глухоты и обструктивных слуховых галлюцинаций.

Здесь может быть уместно сказать несколько слов о следующем. Барабаш и др. упоминали о слепоте и глухоте как о состояниях, связанных с негативными зрительными и слуховыми галлюцинациями. Однако негативные галлюцинации, как правило, связаны с неспособностью воспринимать конкретный объект, класс или область пространства, например, один из трех ящиков, помещенных в поле зрения субъекта. Потому что «негативные» суггестии у Барабаса и др. (1999) во время исследований, привели к полной или частичной потере остроты зрения и слуха. Эти феномены можно рассматривать как варианты сенсорной анестезии. Более того, аналогичные внушения обструктивных зрительных или слуховых галлюцинаций включают позитивные галлюцинации, то есть, внушение, нацеленное на то, чтобы субъект что-то увидел или услышал, как буд-то исходящее от объекта, размещенного гипнотизером в его воображении.

Это отлично иллюстрирует то, насколько разнообразны могут быть гипнотические внушения в состояниях когда: 1) снижена острота чувств в некоторой модальности, будь то зрительная, слуховая или тактильная; 2) положительные галлюцинации (например, видение чего-то, чего нет); и 3) отрицательные галлюцинации (например, неспособность увидеть что-то, что есть), влияющие на восприятие какого-то объекта или области пространства. Четвертая логическая возможность – повышение остроты восприятия (гиперестезия), возникает не всегда. Хотя время от времени поступали сообщения о повышении остроты зрения у субъекта в состоянии гипноза (например, Грэхем и Лейбовиц, 1972). Показатели повышения производительности человека в состоянии гипноза дает предостережение: одно дело верить, что сила, или острота зрения, или способность к обучению и память были улучшены, а другое – то, что производительность действительно улучшилась по сравнению с базовой (Dinges et al., 1992; Evans and Orne, 1965).

4.3. Локализация воздействия

Сканирование поверхности головы ERPs может предоставить детализированную информацию об источнике конкретных нейронных реакций на определенные события (например, внезапный или несоответствующий контексту ситуации стимул). Более высокое пространственное разрешение возможно с помощью передовых методов визуализации мозга, таких как PET и fMRI. Первое такое исследование, проведенное Кроуфордом и ее коллегами с использованием 133-ксенона, показало, что субъекты, введенные в гипноз, испытывающие гипнотическую анальгезию, демонстрировали повышенную двустороннюю активацию в передних лобных и соматосенсорных областях коры головного мозга (Crawford et al., 1993). В то время как фронтальная активность соответствует усилению ингибиторной функцией, теменная активность может свидетельствовать о том, что субъекты концентрируются на тех частях тела, которые получали болевой стимул, даже если субъективно болевые ощущения снижались.

В другом, более раннем исследовании, PET было использовано для изучения положительных слуховых галлюцинаций, в которых субъект слышит звуки при отсутствии соответствующей слуховой стимуляции (Szechtman et al., 1998). Позитивные галлюцинации представляют особый интерес, потому что они являются ментальными образами, которые, несмотря на спонтанную природу, переживаются как внешние раздражители. Испытуемых тестировали в четырех состояниях: нейтральном, при слуховых галлюцинациях, внушенных и спонтанных галлюцинациях; также тестировали контрольную группу, которая была неспособна испытывать указанные выше галлюцинации, несмотря на высокую гипнабельность. Как и следовало ожидать, слуховые галлюцинации активировали обширные области в височной коре, хотя в бодрствующем состоянии воздействие на слуховой анализатор сопровождается более обширной активацией в коре, чем во время галлюцинаций. Активация в правой передней поясной коре (зона Бродмана 32) была выше при воздействии на слуховой анализатор и при спонтанных галлюцинациях, чем при внушенных галлюцинациях или в нейтральном состоянии. Интересно, что, как отмечают эти исследователи, примерно те же показатели зарегистрированы у пациентов с шизофренией, которые испытывают слуховые галлюцинации.

Группа Косслин и Шпигель и их коллеги аналогичным образом использовали гипнотические внушения при изучении нейронных коррелятов цветового восприятия (Kosslyn et al., 2000). Восприятие цветового стимула активировало «цветовую область» в веретенообразной извилине, в сравнении с восприятием серого. Более того, внушения, направленные на то, чтобы исключение какого-либо цвета из набора цветовых стимулов, снижают веретенообразную активность, особенно в левом полушарии, в то время как внушение, направленное на увеличение яркости и контрастности цвета повышают активность в той же самой области. Интересно, что спонтанные (не внушенные) цветные образы активировали правую, а не левую, веретенообразную область, подтверждая, что в состоянии гипноза внушение ментальных образов значительно увеличивают нейронную активность в сравнении с состоянием бодрствования.

Предполагалось, что исследования, с помощью передовых методы визуализации для выявления нейронных корреляции нейронной активности с гипнозом и внушением, будут сталкиваться с проблемой. В связи с более качественным визуальным разрешением в полученных снимках, fMRI предпочтительнее PET для исследований мозговых процессов, протекающих в состоянии гипноза. Но процедура fMRI сопровождается техническим аппаратным шумом и, на первый взгляд, может помешать гипнотику оставаться в относительно равномерном гипнотическом состоянии. К счастью, недавнее исследования показывают, что опасения на счет того, что аппаратный шум может оказать неблагоприятное воздействие на результаты исследования, связанных с fMRI, не оправдвлись (Oakley et al. 2007). И даже было высказано предположение, что гипноз может сделать шумы при fMRI менее раздражительными для участников эксперимента (Simon, 1999).

Поскольку затраты на эксперименты с использованием оборудования для получения визуальных данных мозговой активности, уменьшаются, можно ожидать всплеска исследований, использующих fMRI для выявления корреляции нейронной активности с гипнотическими внушениями. Однако исследователи не должны отказываться от «старых» методов, таких как EEG и MEG, имеющих высокое временнОе разрешение, которое может быть весьма полезно для изучения временнОй динамики гипноза.

5. Гипноз как экспериментальная среда

Независимо от диагностических критериев большинство нейробиологических исследований было направлено на понимание природы гипноза. Рейхер (1962) различал исследования, построенные на опросе пациентов и «инструментальные» исследования, в которых гипноз используется как особое состояние, благодаря которому реализуются гипнотические феномены.  (см. так же Cox and Bryant, 2008; Oakley and Halligan, 2009). Инструментальные исследования в гипнозе имеют глубокие исторические корни: Шарко, Джанет и Фрейд рассматривали гипноз как лабораторное состояние для изучения истерии и диссоциативной психопатологии (Kihlstrom, 1979; Bell et al., 2011). Лурия (1932) и другие использовали гипнотически внушенные парамнезии при изучении галлюцинаций и психодинамических конфликтов (Blum, 1979; Kihlstrom and Hoyt, 1988; Cox and Barnier, 2010; Reyher, 1967). Выявление коррелятов гипнабельности привело к тому, что «готовность к эксперименту» является базовым психологическим индикатором (Glisky and Kihlstrom, 1993); (Tellegen and Atkinson, 1974). После когнитивной революции в психологии гипноз помог пробудить интерес как к осознаваемым, так и к бессознательным психическим процессам (Hilgard, 1977; Kihlstrom, 1987). Открытие прайминговых эффектов при постгипнотической амнезии укрепило аргументы в пользу эпизодически-семантических и имплицитно-эксплицитных особенностей памяти (Kihlstrom, 2007). Гипноз также использовался для манипулирования эмоциональным состоянием в ранних исследованиях, которые вызвали «эмоциональную контрреволюцию» в психологии (Bower, 1981). Гипноз также предложил критический подход к когнитивным и аффективным психическим процессам (Розенберг, 1960), а также дифференциальной роли познания и эмоции в моральных убеждениях (Wheatley and Haidt, 2005).

Кажется вероятным, что гипноз может играть аналогичную роль в неврологии (Oakley and Halligan, 2009). Цветоориентированное исследование зрения Косслина и Шпигеля представляет достаточный интерес (Kosslyn et al., 2000). Их выводы были таковы: гипнотически индуцированные изменения в цветовом зрении коррелировали с активностью в «цветном» центре зрительной коры; поэтому изменения, о которых сообщали испытуемые, были подлинными. Эти выводы могут служить подтверждением существования нейронных коррелятов цветового зрения, проясняя, какие части зрительной коры изменяют уровни активации, когда изменяется переживание цвета субъектом.

Аналогичные данные получены при исследовании, в котором PET использовался для регистрации диссоциации когнитивных и аффективных компонентов болевых ощущений (Rainville et al., 1997). С одной стороны, он продемонстрировал тем, кто сомневался, что субъект в состоянии гипноза способен испытывать анальгезию. С другой стороны, эти же исследования можно рассматривать как вклад в обоснование нейронных коррелятов боли. Из поведенческих исследований уже было известно, что переживание боли состоит из двух компонентов: сенсорной боли и страдания; и что гипноз может разъединять эти компоненты. Рейнвилл и его коллеги использовали гипнотическое внушение, чтобы показать, что соматосенсорные участки обрабатывают сенсорные аспекты боли, в то время как лобные области, включая переднюю поясную кору, обрабатывают эмоциональные аспекты.

Изучение гипноза сыграло определенную роль в раскрытии функции передней поясной коры. Давно известно, что внушение дальтонизма в гипнозе не влияет на название цвета. Последующее исследование fMRI (Raz et al., 2006) показали, что снижение когнитивного конфликта коррелировало со снижением активации в ACC, что усиливает вывод о том, что этот модуль мозга важен для мониторинга конфликтов.

Наконец, фенотипическое сходство между явлениями гипноза и симптомами «истерии» позволяет предположить, что исследования мозга в состоянии гипноза при помощи методов визуализации могут помочь прояснить нейронные субстраты конверсионных и диссоциативных расстройств, традиционно сгруппированных под рубрикой «истерия» (Bell et al., 2011; Kihlstrom, 1979). Например, Halligan et al. (2000) обнаружили, что принудительное движение левой ноги, находящейся в параличе в состоянии гипноза, привела к повышенной активации в тех же областях (правая ACC и орбитофронтальная кора), что и при «истерическом» параличе. Аналогично, Mendelsohn et al. (2008) обнаружили снижение активации в затылочной и височной зонах коры во время постгипнотической амнезии, что приводит к нарушению зрительной памяти, одновременно с увеличением активации в префронтальной коре. Такие открытия подчеркивают аналогию гипноза и истерии, и еще раз подтверждают вовлеченность лобной коры. Учитывая, что и гипноз, и истерия связаны с изменениями в контролирующих и контролируемых функциях сознания (Kihlstrom, 1997), представляется вероятным, что и там, и там задействованы структуры мозга, относящиеся к исполнительным функциям, независимо от конкретного содержания внушения или симптома.

Предложение использовать гипноз как инструмент в неврологических исследованиях расширяет спектр изучения одного неизвестного при помощи другого. Это особенно относится к тем исследователям гипноза, которые со времен Брейда использовали предположение о том, что испытуемые притворялись. Действительно, как отмечалось ранее, появление большей части нейробиологической литературы по гипнозу было мотивировано желанием продемонстрировать, что субъекты, подвергшиеся гипнозу, не притворяются и доказать, что гипноз реален. В то же время следует отметить, что никто никогда не сомневался в том, что пациенты с нейропсихологическими патологиями, такими как амнезия, не притворяются. В этом есть что-то парадоксальное: иногда кажется, что психологи готовы верить только тем, кто страдает психическими расстройствами органической этиологии! Тем не менее, в данный момент нельзя говорить, что гипноз не изучен. Почти столетие прошло со времени первых экспериментальных исследований Юнга и Халла, и теперь мы знаем очень много о гипнозе, о том, кто может испытать его, а кто нет, что он может и чего не может. В наши дни даже те, кто сомневается в том, что гипноз представляет собой «особое состояние сознания», не сомневаются в том, что переживания, описываемые гипнотизируемыми субъектами, являются подлинными (например, Линн и др. 2007).

6. Перспективы

Более чем через 150 лет после того, как Braid придумал термин гипноз и сформулировал первую нейрофизиологическую теорию этого явления, изучение нейронных коррелятов гипноза и использование гипноза как инструмента для изучения нейронных коррелятов других аспектов ума и поведения все еще находятся в зачаточном состоянии. Но то же самое можно сказать и о многих других сложных психологических явлениях, включая восприятие и память. Тем не менее, уже видны три важные тенденции. Во-первых, исследователи начинают применять современные сложные методы исследования мозга, дающие визуальные показатели, особенно fMRI, которые могут обеспечить более точный анализ как участка, так и продолжительности мозговой активности человека, участвующего в гипнотическом опыте. Во-вторых, и это более важно, теория в этой области эволюционировала от довольно незрелого подхода в исследовании, основанного на фокусе альфа-активности, или правополушарной деятельности, к утверждениям о том, что эксперименты, нацеленные на изучение гипноза, куда более сложны. Исследователи и теоретики гипноза внимательно отслеживали развитие когнитивной нейробиологии и теперь готовы использовать самые передовые методы, чтобы получить новые данные сложных нейронных процессов, в результате изучения гипноза. В-третьих, гипноз все чаще используется исследователями, чьи основные научные интересы лежат за пределами области гипноза. В течение более чем столетия психологи рассматривали гипноз как интересную по своей сути проблему для объяснения психологической теории. Теперь гипноз также представляет интерес с точки зрения того, что он может рассказать нам о других психологических процессах и феноменах, таких как сознание.

Однако будущие разработки в этой области потребуют не только аппаратных мощностей и присутствие гипнотизера, но и все более сложных экспериментальных условий, для получения ответов на вопросы, связанные с психикой людей, которые особенно легко поддаются гипнозу. Необходимо глубоко изучить функции контроля и управления сознанием. Две характерные черты гипноза – это разделение сознания и переживание внешних стимулов. При гипнотической анальгезии или постгипнотической амнезии субъект не знает о текущих или прошлых событиях, которые обычно были бы доступны осознанию; при сенсорных анестезиях субъект не знает о стимулах в некоторой сенсорной модальности; при отрицательных галлюцинациях субъект не знает о конкретном стимуле, присутствующем в его сенсорном поле. В идеомоторных реакциях и положительных галлюцинациях субъекты переживают предлагаемое состояние, но не воспринимают себя как активно генерирующие соответствующие ментальные образы.

Более десяти лет назад Frith, Perry and Lumer утверждали, что показатели нейронных коррелятов у субъекта, находящегося в сознании, должны различаться данными, когда один и тот же физический стимул вызывает ту же поведенческую реакцию в режиме автоматизма (Frith et al., 1999). Аналогичная стратегия должна быть избрана при регистрации изменений в контролирующих и контролируемых функциях сознания в состоянии гипноза. Например, известно, что постгипнотическая амнезия ухудшает эксплицитную память, но избавляет от прайминга и других выражений имплицитной памяти (Kihlstrom, 2007). Соответственно, анализ визуальной картины мозговых процессов, при сравнении как активного запоминания, так и неактивного набора предметов во время амнезии и после отмены амнезии, вполне может выявить нейронную активность, специфически связанную как с осознанным запоминанием, так и с неосознаваемым проявлением памяти. Инструменты нейровизуализации теперь широко доступны, а столетие исследований гипноза заложило эмпирические и концептуальные основы для их эффективного использования. Все, что остается, это начать работать всерьез.

Подтверждения

Точка зрения, представленная в этой статье, основана на исследовании, поддержанном Грантом MH-35856 от Национального института психического здоровья. Я благодарю Дэвида Оукли и Питера У. Халлигана за приглашение подготовить эту статью, а также Марту л. Глиски, Сьюзен Макговерн, Марка С. Меннемайера и Стивена З. Рапсака за их комментарии.

Источник: https://www.ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/PMC3528837/